Детство Хачатуряна
Арам был пятым, младшим ребенком в семье. Рос, как это было характерно для многодетной семьи южного города, во дворе и на улице. А быт старого Тифлиса представлял собой весьма колоритную картину дореволюционного времени. «Старый Тифлис, — напишет, вспоминая свое детство, композитор, — звучащий город». Здесь и поклонники хорового грузинского пения, и азербайджанские импровизаторы мугамов, и уличный шарманщик, наигрывающий модный вальс, и певцы-сказители, аккомпанирующие на народных инструментах—таре, сазе, кеманче. День начинался распевами-выкриками уличных торговцев, а кончался «сложной, многоголосной полифонией несущихся со всех сторон армянских, грузинских, русских напевов, обрывков из оперных арий, громоздких военных маршей, доносящихся из городского сада, где играет духовой оркестр». Много позже всемирно известный композитор, ощущавший в детстве столь непосредственную пронизанность музыкой всего жизненного уклада, не будет проводить непроходимой грани между сугубо академической и бытовой музыкой: «…пускай музыка, которая создается в наше время, звучит на площадях, если это может увлечь массы и заразить их своими эмоциями. <…> Я не обижаюсь, когда мне говорят, что моя музыка для мюзик-холла». Естественно, в такой музыкальной атмосфере рано проявилась тяга мальчика к художественному самовыражению. Поначалу это было пение, приобщение к которому не ограничивалось семьей и улицей. Запомнились Хачатуряну уроки пения в частном пансионе княгини С. Аргутинской-Долгорукой, куда он был определен в восьмилетием возрасте.
Арам вдохновенно выражал свою природную музыкальность, просиживая часами у старенького, видавшего виды рояля. Он бойко играл популярные танцы и песни, слыл «пианистом» и был желанным гостем на вечеринках и балах Коммерческого училища, в которое поступил после двух лет обучения в пансионе. Овладев всего за несколько уроков приемами игры на теноре, Арам был принят в духовой оркестр училища. Играя довольно простые партии третьего тенора, юный оркестрант начал обогащать их незамысловатыми импровизациями и однажды за эту дерзость был изгнан из класса.
Единственным, но очень ярким соприкосновением с профессиональным искусством в период жизни в Тифлисе было знакомство с оперой «Абесалом и Этери» Палиашвили.
Весна 1921 года внесла огромные перемены в жизнь старого Тифлиса — в Грузии установилась советская власть. «Новое буйно ворвалось в мою жизнь… Я стал активным участником группы деятелей армянской культуры, выехавшей из Тифлиса в Ереван со специальным агитпоездом»4. «Перед нашей группой стояла задача разъяснять населению городов и сел Армении великие идеи Октября, распространять листовки, брошюры, организовывать и проводить концерты-лекции»5. Выходец из бедной семьи, Хачатурян был полон романтического пафоса по отношению к новому строю.
1921 год стал поворотным для Хачатуряна еще и по другой причине. Брат Арама Сурен, который к тому времени окончил Московский университет и работал в Первой студии Московского Художественного театра и в созданной им Армянской драматической студии, увез с собой в Москву младших братьев — Левона и Арама. Нетрудно себе представить то ошеломляющее чувство, которое испытал юноша, попав из стихии народно-национальных форм музицирования и бытовой музыки в бурлящую противоречиями среду профессионального искусства. Из воспоминаний композитора мы узнаем, что его главные художественные впечатления того времени связаны с театральными постановками Большого, Малого, Художественного и Камерного театров, четырех студий Московского Художественного театра. В доме Сурена Ильича, где жил Арам, ему посчастливилось встречать Станиславского, Немировича-Данченко, Мейерхольда, Таирова, Вахтангова, знаменитых московских актеров тех лет, слышать их горячие дискуссии. Хачатурян присутствовал на литературных вечерах, аплодировал Маяковскому.